Она сидела за компьютером и монотонно водила
мышкой по коврику. На экране курсор выписывал причудливые узоры, двигаясь
в различных направлениях, он то вставлял, то стирал участки в изображении.
"Фотошоп" и "Автокад" всегда был ее коньком: она
могла с закрытыми глазами построить практически любую сложную фигуру,
дизайн был для нее вторым домом, она просто испытывала оргазм, когда
получалось наложить сложный штрих или в нужном месте использовать
какой-нибудь "эффект". Пропуская через фильтры картинку,
она изменяла ее до неузнаваемости. Она игралась с изображением, как
будто это было что-то ее родное, то, что она знала и видела уже тысячу
раз. Мышь в ее руках была как ручная, не было ни одной работы, которой
она не смогла бы оформить или закончить. Чётко зная наперед то, что
от неё хочет заказчик, она давала ему это. Вид же у нее был, как будто
ничего другого получиться-то и не могло, я знаю что вам нужно и именно
это вы и получили. Так что заказчики и шеф просто боготворили её.
На середине работы она вдруг развернулась на стуле и уставилась на
мужа, читавшего книгу, лежа ни диване в дальнем углу комнаты. Как
будто чувствуя, что его изучают, он поднял свой взгляд и сразу же
встретился с её глазами. Не размышляя ни секунды, он отложил книгу,
затем медленно встал с дивана, и подошёл к ней. Она не отпускала его
взгляд, казалось, ухватившись за него, она уже не могла ослабить внимание.
Он немного медлил, размышляя, что же ему делать. Но глаз отвести уже
не мог. В конце концов, он встал на колени. Она раздвинула ноги и,
положив руку ему на голову, стала медленно наклонять её. Раскрыв халат,
он увидел, что на ней не было трусиков. Помедлив ещё немного, он все-таки
приступил.
Сначала она немного сползла и ещё сильней раздвинула ноги, затем придвинула
его голову совсем близко и как бы в знак того, что можно начинать,
потянула его за волосы, но не очень сильно, так только, чтобы можно
было почувствовать легкую боль.
Однако, он не сразу проник вовнутрь; он стал целовать бедро, шаг за
шагом приближаясь к лону. Подойдя к нему, он облизнул его снаружи,
и только после этого запустил свой язык. Она легонько вздрогнула.
Двигая им, он медленно и не спеша, выписывал по порядку буквы алфавита
и, основательно выводя каждую линию, то напрягал, то расслаблял свое
перо. Не дойдя и до "М", он почувствовал, как ее ноги задрожали,
и легкая дрожь пробежала по телу от головы к лону, а затем обратно.
Однако он продолжал какое-то время и остановился только, когда она
сама подняла его голову за волосы.
Ничего не говоря, она запахнула халат и повернулась к компьютеру…
Другого и не следовало ожидать, подобная сцена повторялась из раза
в раз, когда она выполняла ответственный заказ. Ей просто нужно было,
чтобы в качестве разрядки хотя бы раз в два часа ее обслуживали там.
- Нет, ты совершенно меня не слушаешь… Опять ушел в себя и ни на что
не обращаешь внимание.
- Извини, дорогая, я задумался.
Да, если бы хоть так ей нравилось использовать
меня. Но, не понятно, ей и этого не нужно. Может быть, она больна
или ей не доставляет удовольствие наша близость. А, может быть, я
разучился удовлетворять её. Да, нет, как говорил дед, талант не пропьёшь,
правда, если он есть. И все же, подойти к ней и начать делать то,
что должен был бы. Но она либо скажет, что забыла помыться и ей неудобно,
хотя он в тысячу раз говорил, что нет ничего прекрасней, чем естественные
запахи, либо согласится, но при этом каждая её клетка будет говорить
о том, что ей это неприятно, или, по меньшей мере, безразлично. И
допускает она это только для того, чтобы сделать ему приятное.
Но это невозможно, он так не мог, да и не хотел. Наверное, в какой-то
степени я делаю что-то не так. Мы изменились, как-то изменились друг
для друга, но мы изменились. Ссорились, мирились, занимались этим
когда хотели и как хотели, да и где хотели и все, казалось, было прекрасно.
Однако изначально, с того самого момента, когда мы сошлись, мы, как
в той задаче с поездами, стали расходиться. Двигаясь по одному и тому
же пути, в одинаковых условиях, к практически одной и той же цели,
но в разных направлениях, как-то каждый по-своему, оставаясь лишь
в поле зрения друг друга.
Ну, что-то же нас связывало, держало вместе эти четыре года, было
какое-то это, что не давало распасться нашей связи. В обычных семьях
этим являются дети, материальный интерес, карьера, постель. Либо что-то
ещё. У нас же и то, и это, и другое, но ничего настолько, чтобы точно.
Деньги - есть у обоих, дети - нет и не предвидятся, карьера - это
полностью исключено, каждый в своей области, она - художник, я - переводчик
в фирме, постель… это особый разговор. Можно сказать, что темперамента
и энергии у нас двоих хватило бы на сто лет, но глубины и проникновения
нет, не чувствуем мы друг друга на все сто, каждый раз какая-то недомолвка,
какой-то незавершённый штрих, мелочь, портящая общую благоприятную
картину.
- Я сейчас закончу, Лёш, если тебе не сложно, принеси мне чаю и бутерброд
с ветчиной.
- Сейчас, только дочитаю до конца главу, две странички осталось.
- Нееет, пока ты дочитаешь, я с голоду ноги протяну.
И так всегда, она капризничает, глазки прищурены, ножка поднята, чтобы
в первый же удобный момент топнуть ей и протянуть "нееет"
или "нехочуу", или "давай". И как-то это не женственно,
неестественно, больше похоже на капризы ребенка, чем взрослой женщины.
Иногда, правда, получается здорово, и даже возбуждаешься так, что
эрекция до люстры. Но чаще её капризы выводят настолько, что хочется
укусить её за ногу, а лучше за руку или за пятку… не знаю.
- Хорошо, сейчас принесу.
- Так-то лучше.
Выйдя в коридор, он сразу же споткнулся у двери в ванную о тапочки,
оставленные им утром после душа. Пару раз ругнувшись про себя, он
подумал, что, если бы о них споткнулась Аня, то обязательно не преминула
высказать ему о его постоянной невнимательности или о том, что он
никогда не может убрать за собой. Как это банально, всегда она показывает
ему на его ошибки, а когда он пытается сделать то же самое, она говорит,
ладно, но мог бы и промолчать, и просто тихо убрать, либо, что не
ему, самой Забывчивости и Невнимательности, её учить. Хотя с памятью
у него всегда было превосходно: никто никогда не мог выучить за одну
ночь столько дат и событий и потом ещё помнить их после экзамена.
Но, наверное, не в датах дело, просто это были те самые мелочи, которые
и были возмутителями спокойствия.
Сделав бутерброд и наведя чай, он встал у окна и уставился на идущих
пешеходов, изредка помешивая ложечкой в стакане; она просто ненавидела
горячий чай, и, когда он забывал или не хотел студить воду и давал
ей его горячим, она злилась и капризничала. При этом, она рычала как
ребенок, вытягивая ручку и, растопырив пальцы, как будто у неё были
когти, тихонько царапала его. Это было даже забавно, и, с какой-то
стороны, ему нравилось её такое поведение, но, когда она вела себя
так из-за любой, не нравящейся ей вещи, он начинал сам беситься. А
последние три года, как они поженились, вела она себя именно так.
Казалось, в начале их совместной жизни, она тщательно скрывала такие
черты своего характера. Хотя у неё и проскакивали штучки вроде той,
но он не придавал им практически никакого значения.
Сейчас войду в комнату, отлеплю её от этого дурацкого компьютера,
возьму на руки, положу на диван и… ему сразу же представилась картина
того, что он сделает и сотворит, но, увы, - моя противная кокетка
зафыркает, зашипит, как оскорбленная кошка, потом мурлыкнет и останется
сидеть у своего компьютера.
Естественно, можно быть настоящим мужиком, но что это - быть жёстким,
напористым, без колебаний делать то, что должен. Но ему был противен,
сам факт того, что нужно проявлять хоть самую малость насилия. Делать
это, не обращая внимание на "нет", которые, зачастую, на
самом деле бывают "да", быть в какой-то степени немного
самцом.
Остудив чай, он взял бутерброд и чашку и пошёл обратно в комнату.
По пути он опять чуть не споткнулся о тапочки, и теперь отодвинул
их ногой в сторону, к стенке, чтобы больше не лежали на дороге. Подойдя
к комнате, он развернулся спиной, чтобы открыть дверь задом, т.к.
дверь была плотно заперта и, если бы он попытался открыть ее ногой,
то ему пришлось бы сильно пнуть, а это могло испугать Анну.
Войдя в комнату, он стал искать место, куда бы поставить чай с бутербродом,
но тут заметил, что компьютер выключен, и её больше нет за столом.
Повернув голову направо, в сторону дивана, Алексей увидел, что Аня
лежала на нем в своем черном пеньюаре в непринуждённой позе и читала
его книгу.
- Ты что не будешь есть?
- Уже не хочу. Пока ты там собирался, у меня весь аппетит пропал,
- сказала Анна капризным тоном.
- Ты говоришь прямо как светская дама!
По выражению его лица было видно, что он совершенно не рад видеть
её, лежащую на диване в этой привлекательной позе, скорее даже, он
был разозлён из-за того, что ему пришлось тащиться на кухню и готовить
всю эту еду. Поставив бутерброд и чай на её стол, он сел рядом в кресло.
Постепенно вид соблазнительной жены взял верх. Он встал, подошел к
ней и присел на диван.
- Ну, как, нравится книжка?
- Не знаю, наверное, нет.
Она слегка улыбнулась, но глаз не подняла. Ему показалось забавным
её игривое поведение, и он решил следовать в этом направлении. Как
бы невзначай, он легонько дотронулся рукой до её вытянутой ноги и
повел её вверх. Дойдя до трусиков, он приостановился, и, выждав немного,
запустил пальцы под пеньюар. Однако Анна, не дав ему поласкать её
сзади, повернулась лицом вверх. Теперь было видно, что её хорошенькие
темно-зеленые глаза поблескивали.
- Иди ко мне! - полуповелительным тоном произнесла она, протянув ему
руку. Весь её вид говорил о том, что она как будто жаждала, чтобы
ей подчинялись. Широко раскрытые, немигающие глаза были направлены
на него. Она как бы приказывала ему приблизиться к ней, но в тоже
время, он должен был это сделать сам, по доброй воле.
Алексей смотрел на соблазны своей жены, и, казалось, был немного равнодушен,
однако внутри у него все клокотало. Он прекрасно знал что будет дальше:
подтянув его к себе, она, направляя его голову, заставит целовать
сначала шею, за левым ушком, затем грудь, обходя соски, которые она
ненавидела, чтобы ей трогали, затем животик, медленно спускаясь, всё
ниже и ниже, пока он не достигнет лона, и здесь, подтянув его кверху,
она начнет целовать его в губы, наслаждаясь его ртом, после этого,
как обычно, она глазами, указывая на ноги, попросит поласкать ее снизу.
И хотя он уже в точности знал, как она любила заниматься любовью,
Анна никогда не давала ему делать это самостоятельно, без её маленьких
указаний глазами, легких подтягиваний за волосы к местам, которые
она хотела, чтобы он поласкал. Не было ни момента, чтобы он был свободен
в постели.
И теперь, взяв его за руку и приблизив к себе, она начала с шеи, однако,
тихонько ведя его голову вниз, она решила в этот день изменить традиции
и, раздвинув ноги, направила его туда. Оказавшись у её лона, он решил
без предварительных церемоний сразу приступить к делу, что, по-видимому,
возымело силу. Анна вздрогнула, по её ногам пробежали мурашки, спина,
изогнувшись, подалась кверху, голова стала метаться по подушке. Она
была похожа на кошку, которую гладили сразу четыре руки, и от чего
та получала неимоверное удовольствие.
Когда Анна взорвалась, он поднял голову и хотел прилечь рядом, но
она не дала ему этого сделать. Все это время её руки держали его за
волосы и, когда он попытался отстранить голову, она, как будто взбешённая
такой бесцеремонностью, раздражённо замычала и нагнула его опять вниз.
Поласкав ещё немного бедра и лобок, он высвободился из ее рук и, наконец-то,
прилёг рядом.
Теперь пойдет вторая часть этого представления, она положит меня на
спину, заберётся сверху, наверняка привяжет одну руку и, как бы со
снисхождением, займется со мной любовью. Или же, сев на меня, будет
дразнить, лаская себя руками.
Однако, в этот день церемония изменилась, и, притом, к его удивлению,
не в лучшую для него сторону. Анна не стала садиться на него и не
стала привязывать ему рук, всё было куда банальнее и проще…
II
А семь лет назад, в этот день шёл дождь. И
хотя настроение у всех было праздничное, он, казалось, не обращал
на это никакого внимания. Стуча по стенам, по крышам, по земле, он
заползал в щели, стекал за шиворот, заливал тротуар так, что нельзя
было пройти ни с одной стороны. Крупные как орех капли шлёпались об
асфальт, оставляя после себя пузыри, которые сразу же лопались. Эта
дробь, смешанная с шумом листьев, убаюкивала и толкала в сон.
Трава, обычно пыльная и грязная, становилась зеленее, всё приобретало
свой прежний вид. И хотя от серых, близко нависших, туч было пасмурно,
цвета были красочней, чем в солнечный день.
Алексей уже опаздывал на тридцать минут. Тщательно обходя лужи, он
останавливался около каждого дома, в надежде найти свой заветный седьмой.
Шурик всегда злится, когда я опаздываю, но сегодня, кажется, я превзошёл
сам себя: опоздать на его день рождения. А все этот дурацкий подарок.
Вляпавшись ещё пару раз в лужу и обрызгав брюки, он наконец-то нашёл
свой седьмой дом, который, впрочем, стоял у него под носом и который
он, как назло, уже прошёл два раза. Поднявшись на одиннадцатый этаж,
он подошёл к двери Шурика, но тут вспомнил, что надо хоть немного
почиститься, потому что вид у него был не ахти. Замазанные мокрые
снизу брюки, съехавший на задницу галстук, который он сам не знал,
зачем надел, взмочаленные волосы и торчащая рубашка могли сказать,
что он шёл не по дороге, а пробирался через полосу препятствий, пару
раз наступив на мину.
На звонок ему открыла Лена, девушка Паши. Оглядев его, она крикнула,
чтобы Шурик вышел встречать долгожданного гостя. Понимая, что отчиститься,
как следует, не удалось, Алексей, краснея и, стараясь не обращать
внимание на улыбки вышедших в коридор гостей, вполз и стал снимать
обувь.
- Не прошло и ста лет, как ты приехал! - со злобной иронией обратился
к нему Шурик.
Прочистив горло, Алексей молча вручил подарок.
- Поздравления внутри, на открытке, но читать не при всех.
- Это еще почему?
Шурик запустил руку в пакет, нащупал открытку и, без предварительных
церемоний, достал ее, приготовившись огласить содержимое прямо здесь.
Однако когда он ее открыл, самодовольная улыбка расплылась по его
лицу.
На открытке было написано лишь одно слово: поздравляю, затем шло двоеточие,
после чего в столбик было перечислено или, вернее сказать, нарисовано
то, что ему желали от всего сердца. Первые два изображения были понятны:
деньги и хорошие оценки, но потом следовали фигуры, в значении которых
нужно было разбираться. Скорее всего, третьим была монетная щель,
с нацеленным в нее штырем с набалдашником, или что-то в этом роде.
- Хм, да, это лучше потом! - всё также улыбаясь, сказал Саша, закрывая
открытку.
Пройдя в комнату, Алексей понял, что опоздал он не на шутку. Вся честная
компания была уже "на хорошем веселе". Кто-то ещё сидел
за столом, вяло двигая вилкой еду на тарелке и допивая содержимое
в бокалах. Хотя съесть успели довольно много, стол все ещё ломился
от еды. Однако содержимое бутылок значительно уменьшилось. Они выстроились
вдоль всего стола, как будто, составляя границу между двумя половинами.
Со стороны дивана, правда, наблюдалось некоторое скопление, там, вольготно
устроившись, сидели Паша, его девушка Лена и ее несколько подруг из
какого-то художественного института.
Когда Алексей вошел, Паша разливал вино по бокалам. Он сразу поднял
на него глаза и улыбнулся, потом движением головы показал на стул
и приготовленную тарелку с едой. Рядом в безразмерном стакане было
налито до краёв пиво.
- Кажется, пора и подкрепиться, - сказал, улыбаясь, Алексей и сел
на свое место. Поглощая пищу и запивая её обильным количеством пива,
он разглядывал собравшихся. В углу комнаты сидели Дмитрий и Гоша,
рядом на стуле пристроились Маша со своей подругой Яной. Дима рассказывал
одну из забавных историй о том, как они были у Алексея на даче и,
изрядно приняв на грудь и в грудь, устраивали пакости.
- Во, во, мы подумали, что ты её за девушку принял. Ты аж причмокивать
стал во сне, - подтвердил что-то Саша, - я тогда так губу прикусил,
чтобы не засмеяться, что пить больно было два дня.
Гоше эта история явно не нравилась, и он бы с удовольствием предпочел
рассказать о том, как до того, чтобы напиться до полной отключки,
с пистолетом в руке гонял их по поляне.
Паша в эту поездку как-то умудрился умыкнуть у деда-генерала старый
трофейный пистолет. Загнав Дмитрия на дерево, Гоша стал прыгать вокруг
него и кричать, что сейчас добудет всем мяса. Перспектива стать случайно
подстреленным Диме явно не нравилась, поэтому он в свою очередь орал,
чтобы от него убрали этого больного.
В отместку ребята решили постебаться над Гошей, когда тот заснул -
они фотографировали его с различными предметами. Правда, фотографии
с носками на ушах, они порвали и никогда не рассказывали о них.
- Ты тогда так напился, батя, что тебя ничего не могло разбудить.
Так и лежал, причмокивая, с бутылкой в обнимку. Потом мы тебя перенесли
на спальник и укрыли одеялом, а то бы ты так и спал до утра на земле.
Во время рассказа Алексей разглядывал двух подруг Лены, которые сидели
на другом конце дивана, с радостной улыбкой слушая байку Димы. Одна,
сидевшая ближе к краю и рассказывавшему, была довольно плотной. Она
все время приятно улыбалась и, казалось, была весьма веселой и компанейской
девушкой.
Другая с бокалом вина в руке улыбалась не так широко и открыто. Она
периодически хитро поглядывала на Гошу. Её глаза немного блестели,
толи они у нее слезились, толи на них падал свет от стоящего рядом
торшера. Алексей сразу обратил внимание не её глаза. Она сидела поодаль
от, мирно устроившихся, Паши с Леной, и её ничто не закрывало для
его взгляда. Рассмотрев её тщательно, он пришел в легкий восторг.
Такое обычно бывает, когда видишь красивого человека, образ которого
как будто уже до этого сложился в голове и в данный момент просто
материализовался у тебя на глазах.
- А кто придумал подложить ему бутылку водки, - спросила эта девушка,
когда Дима закончил.
- Кто, кто, Леша, конечно же, - с ухмылкой ответил Гоша.
Тут все повернулись к Алексею, до этого, вроде бы остававшегося незаметным,
по крайней мере, для этих двух, не знавших его, девушек. Хотя краем
глаза Аня, так звали ту брюнетку, которую разглядывал Алексей, прекрасно
чувствовала, что на нее обращено внимание, и, в свою очередь, успела
проинспектировать внешность наблюдателя.
- Шшууутник! - добавил Гоша, когда все посмотрели на Лешу.
Глядя на смутившегося Алексея, Аня мило рассмеялась, и её зеленые
глаза блеснули. Немного растерявшись и не зная как себя вести, Алеша
улыбнулся, как ему показалось, глупой улыбкой. Когда все, вроде бы,
насмотрелись на него и занялись своими делами, он опять приступил
к еде. Однако от легких косых взглядов Анны избавиться уже не мог.
Они были то упрекающие, то ласковые, то любопытно-хитрые, то холодно-надменные,
и каждый раз чувствовалось, что от него ждали хоть какой-нибудь реакции,
но он всё больше занимал себя едой и спиртным.
В какой-то момент количество алкоголя перешло в качество, и в глазах
появилась легкая дымка, как будто тоненькая белая пленка отделила
его от окружающих. Внутри стало тепло и спокойно, так что взгляды
Анны не только больше не беспокоили, но начали даже доставлять удовольствие.
Потом всё вокруг стало как в кино, сцены сменяли друг дружку. Он уже
сидел рядом с Аней и внимательно слушал её рассказ об институте и
сторонних, совсем неизвестных ему людей. Постепенно разговор перекинулся
на художников. Оказалось, что экспрессионисты никогда не старались
объяснить публике что-либо в своем творчестве. Они обычно брали какой-нибудь
фрагмент из общего и рисовали его, но так, как видели они, при этом
данный фрагмент был, как выяснялось, самой прекрасной частью из целого.
Затем он узнал о сочетании цветов, которые, к его удивлению, имели
что-то там такое, что он не понял, и не силился понять.
Разговор лился сам собой, и они уже обсуждали музыку, однако было
видно, что ни музыка, ни цвета, ни художники их не интересовали. Разговаривали
не губы, не язык и не голосовые связки, общение шло глазами.
Каждый пытался выяснить что-то своё, то о чем не говорят, но всегда
понятно по каким-то мелочам: движению руки, кивку, жесту, отведенному
взгляду или, наоборот, прямому и не мигающему.
Общение закончилось, и они уже сидели в комнате Шурика, слушая тихую
музыку. В какой-то момент Алексей заметил, что и взгляд, и поза, и
упрек в глазах, и общее ласковое настроение Анны стало другими, как
будто усилились. Может быть, ему это казалось. Однако ни оторвать
взгляда, ни завести разговор на другую тему стало почему-то уже невозможно.
Вот она перекинула ногу на ногу, поставила бокал с вином на пол, поднесла
руку к волосам, делая жест, что поправляет их, и снова посмотрела
ему в глаза. Однако что-то мешало, но уже не понятно, чему и что мешало.
Сосредоточившись, он попытался избавиться от пленки в глазах, гипнотизируя
поставленный на пол бокал с вином. Анна сидела в прежней позе, ноги
были скрещены, голова немного наклонена на бок, глаза широко раскрыты,
на губах застыла ласковая многообещающая улыбка, но во взгляде больше
не было блеска, он был мягким и глубоким.
Алексею показалось, что он сидел так минуты, но на самом деле прошло
не больше нескольких секунд.
Отлепивши свое внимание от бокала, он, как ему показалось, сделал
самое правильное: приблизившись к Анне и обняв ее, он зарылся носом
в ее волосах.
На душе стало спокойно и просто, непонятное давяще щемящее чувство
сменилось теплотой. Глаза начали слезиться сильней, от чего пленка
сделалась еще гуще, и он погрузился в бархатную темноту.
Очнулся он оттого, что Аня теребила его ухо кончиком языка. Было одновременно
щекотно и приятно, и по телу стали бегать мурашки.
Из глубины поднялось некое чувство, доселе спавшее где-то на дне.
Внутри все сжималось, как бы собираясь в маленький комочек, а потом
опять растекалось по телу приятными потоками. Глаза не слезились,
но все равно были затуманены.
Ухо превратилось в гигантский раздражитель, от которого во все стороны
расходились волны.
Через полторы минуты родившееся чувство превратилось в возбуждение,
и внутри у Алексея все стало сжиматься чаще и сильней. Глаза вдруг
просветлели, алкоголь отхлынул от головы, и в ней уже пульсировала
кровь. Он проснулся. Легкой дремы как не бывало, было приятно и необычно.
Однако вместе с этим, старое приятное чувство спокойствия, умиротворенности
и чего-то лёгкого исчезло.
Прекратив теребить ухо, Аня перекинулась на шею. Она запустила руку
ему в волосы, и стала осторожно поворачивать голову, чтобы было удобно
перебираться от одного места к другому. Её губы были как легкая присоска,
когда она прикасалась к коже, то сначала легонько дотрагивалась языком,
и еле-еле вдыхала воздух, отчего становилось нестерпимо приятно и
блаженно. Дойдя до подбородка, она остановилась и, вцепившись в него
зубами, заурчала как кошка.
Алексей был в прострации, ему казалось, что он находится где угодно:
на странной планете, где происходят вещи, о которых и не представлял,
на северном полюсе, где круглый год идет хлопьями снег и не холодно,
но никак не в комнате с девушкой. Урчание Ани привело его немного
в чувства. Он ощутил, как ее рука, расстегнув ему рубашку, двигается
по груди и, достигнув соска, начала водить по нему кончиком пальца.
Раз.
Два.
Три.
Мммм.
Тут он почувствовал боль и, открыв глаза, увидел, что Аня смотрит
на него: голова немного наклонена, рука все ещё находится под рубашкой,
но ничего не делает, глаза прищурены и блестят. Ему показалось, что
она чем-то недовольна.
- Что такое?
- Ты где?
- Что значит где…
- Ты сидишь в какой-то прострации, глаза закрыты, на лице непонятная
улыбка, - она произнесла это с явным раздражением, но потом, выдержав
паузу, добавила, но теперь мягко и с улыбкой, - о чем ты думаешь?
- …ни о чем… просто балдею.
- Понятно.
Возбуждение начало потихоньку проходить, и Алексей уже сидел спокойный.
Казалось, старое чувство умиротворенности вернулось. Ему вдруг захотелось,
прижавшись к Анне, просто лечь и подремать, слушая музыку:
- Иди сюда, давай подремлем.
- Нееет, - капризным голосом протянула Аня, - не хочу... поласкай
меня.
Ему показалось это забавным, с полминуты он смотрел на неё, улыбаясь
и ничего не делая.
Тем временем, она нахмурила брови, прикусила нижнюю губу и, наклонив
немного голову, процедила:
- Нууу… я жду!
Откуда-то поднялось уже, казалось, уснувшее возбуждение…
III
Грунтовая дорога тянулась между колхозных
полей и была вся разбита и изъезжена. Вывороченные камни и булыжники
валялись на её поверхности, заставляя автомобилистов вилять из стороны
в сторону. Посередине тянулись две колеи, по которым можно без труда
гнать семьдесят, а то и восемьдесят, однако теперь они были размыты
дождями и пересечены непонятными бугорками.
Поля пестрели зацветавшей рожью, подсолнечниками и просто травой.
Колыхающаяся разноцветная масса раздалась от горизонта до горизонта,
иногда, правда, подходя к кромкам леса. Начинавший поспевать горох,
ждал набегов мальчишек из всех соседних деревень.
Прошедший только что дождик слегка намочил землю, отчего на ней образовался
тонкий слой состоявший из пыли, песка, засохших растений и другой
всячины. Из-за него колеса велосипеда вязли и не хотели крутиться.
Приходилось налегать на педали с двойной силой.
Алексей, пережидавший дождь в диком орешнике, на краю леса, решил
проехать по тропинке между полями, а не сразу выезжать на грунтовку.
Обычно после дождя она портилась ещё сильней, от чего езда превращалась
в нестерпимую тряску и подпрыгивания.
Но, доехав до мостика через речку Хотчу, стало ясно, что тряска не
такая уж плохая вещь, по сравнению с грязью. Буксовавшие колеса застревали,
и из-под них постоянно летела всякая гадость, прилипавшая к джинсам
и даже спине.
На одном из подъемов у велосипеда слетела цепь и попала в щель между
звездочкой и спицами. Не успев совладать с дорогой, Алексей упал прямо
в грязь.
"Ёб твою бабушку".
После тщательной проверки велосипеда, замазанной в усмерть одежды
и кроссовок, стало понятно, что попасть домой сегодня удастся нескоро.
Застрявшая цепь никак не хотела доставаться. Проведя полчаса на коленках
и вымазав все лицо в масле, уже на взводе и с трясущимися руками,
Алексей решил вдарить со всей силы ногой по педали, в надежде, что
злосчастная цепь выскочит сама собой.
Толи он не рассчитал силы, толи колесо встало немного боком, толи
сам велосипед устал от нескончаемых копаний, но от удара звездочка
на заднем колесе сначала хрустнула, а потом развалилась на две части.
"Да, чтоб тебя. Теперь точно шагать по этой мокротени, да еще
велек на горбу тащить".
Густая трава доходила до колен, ее тяжелые мокрые стебли обвивали
ноги и колеса. Идти было трудно и противно, то и дело попадались бугры
и канавки. Алексей не понимал, как его угораздило сегодня попасть
под дождь, свалиться в грязь, да еще сломать звездочку. Создавалось
ощущение, что это кошмарный дурной сон, подкреплялось это и тем, что
поле никак не хотело кончаться. Раскинувшись от леса, до грунтовки,
оно в ширину было примерно пять километров и походило скорее на огромное
зеленое озеро. Объездная же дорога тянулась далеко на север, делая
большой крюк за соседней деревней Станки. Поэтому ничего не оставалось,
как тащиться напрямик к грунтовке, а потом по ней еще пару километров
до своей деревни.
Дойдя примерно до середины поля, весь в мыле и семечках, летевших
от травы, Алексей кинул велосипед и, пройдя еще пару шагов, упал на
землю. Густая трава смялась в пушистый ковер. Влага практически не
чувствовалась, потому что одежда сама была вся мокрая.
Серое густое небо нависало над полем. Грязные рваные облака плыли
на его фоне. Где-то застрекотал сумасшедший кузнечик. Непонятно почему,
Алексей почувствовал легкое возбуждение, ему вспомнилось, как неделю
назад, в такой же день приехала его соседка Марина со своим парнем.
Довольно плотная девушка с рюкзачком на плечах покрикивала на смуглого
загорелого здоровяка, тоже несшего рюкзак и две огромные сумки. Ее
симпатичные ноги были мокрые и все в семечках от травы. Мини юбка
прилипла к заднице и была помята. Блузка прижималась к телу, выделяя
красивую торчащую грудь. Рыжие кудрявые волосы разметались по плечам.
"Аппетитно", - подумал Алеша, посмотрев на нее.
Марина что-то выговаривала своему парню, все время в конце фразы поднимая
голос до полу крика. Она тщетно пыталась поймать его взгляд, упертый
перед собой. Казалось, смирившись, он тащил свои тяжелые сумки, не
обращая никакого внимания на крутящуюся, покрикивавшую Марину.
Алексей видел, как, дойдя до дома, парень поставил сумки на лавку,
скинул рюкзак и направился к колонке умываться. Не унимавшаяся Марина
последовала за ним. В какой-то момент, Алеше даже показалось, что
ее речь слилась в непонятный набор звуков, как будто она говорила
на чужом, иностранном языке.
- Ну, хватит, ну забыл я взять твой пакет с купальником. Ты долго
еще будешь визжать?
- Что значит визжать… ты, как маленький, Саш, вообще не умеешь собираться,
ходишь, как чучело, в трусах по квартире, хватаешь все подряд, а сделать
толком ничего не можешь.
- Я маленький, я не умею укладывать вещи и хожу, как чучело, в трусах,
все - я такой, согласен. Теперь ты успокоишься.
- Нет, вместо того, чтобы сразу извиниться, ты начал катить баллон
на меня. Лучше помолчи и дай мне высказаться.
- Ты высказываешься уже последние два часа, хватит, я хочу поесть,
лечь и …
- .. и еще столько же буду, если ты не прекратишь огрызаться.
Подняв голову и, по-видимому, закатив глаза, парень развернулся и
пошел открывать дом. Марина же осталась у колонки и, сняв кофточку,
стала умывать лицо. Расставив ноги и наклонившись вперед так, что
мини юбка задралась, и стали видны черные трусики, начала лить воду
на шею, растирая ее по плечам и груди.
Алексей стоял, как истукан, вперив взгляд в одну точку. Кусты и деревья
скрывали его от тех, кто находился на участке. Хотя в этот момент
он вряд ли думал о том, что его могут заметить.
Покончив с грудью и шеей, Марина расстегнула босоножки и, поставив
ногу на пенек, начала смывать с нее семечки от растений. Ровные загорелые
ноги блестели от воды на начинавшем выступать солнце. Когда вторая
была вымыта, Марина повернула голову в сторону дома и крикнула:
- Саш, дай мне полотенце.
- Ты что, сама взять не можешь, - донесся его голос из глубины дома.
- Саш!
- Сейчас …
- Саш!
- Иду, иду.
Выйдя на улицу и расстегнув сумку, он долго копался в ней, пытаясь
отыскать полотенце.
- Ты и полотенце забыл, Боже!
- Сейчас найду.
- Наконец-то.
Взяв у него полотенце, она принялась вытирать сначала шею, потом грудь
и, как будто любуясь, ноги.
Ночью этого же дня, когда Алексей вышел на улицу, чтобы справить нужду,
он заметил, что в соседнем доме теплится огонек. Явно еще не спали,
чувствовалось какое-то движение. Разбираемый любопытством он подошел
к окну. Ущербная луна висела за кронами деревьев. По небу ползи редкие
облака. Легкая прохлада доставляла удовольствие, обдавая свежестью.
Подойдя вплотную к окну, Алексей уловил легкий скрип, доносившийся
из глубины дома. Напрягая слух и стараясь уловить каждый шорох, он
услышал как Марина говорила со своим парнем. Сначала из их разговора
удавалось разобрать лишь некоторые слова, да обрывки фраз. Однако,
привыкнув к шуму ветра, он стал понимать практически все.
- …ну, подожди, повернись ко мне… не спи, поговори со мной.
- Ммм
- не мычи, проснись.
- Я не сплю, не сплю, о чем ты хотела поговорить.
- Давай завтра ночью, если будет тепло, пойдем купаться на речку?!
- давай…
- не спи, подожди.
- да, да… я полностью за, даже всецело.
- Можно, правда, было бы пойти и днем, если бы ты не забыл мой купальник.
- ммм
- что ты опять мычишь?
- нет, ничего… просто…
- Но это будет даже здорово, поплаваем голышом. Тебе нравится моя
идея?
- угу…
- Что угу?
- умгу
- Не спи!
"Ну, у парня, видно, сегодня будет бессонная ночь", - подумал
Алексей, направляясь в дом.
"А есть какая-то прелесть в том, что она его так достает. Конечно,
это, может быть, многое убивает: нескончаемое напряжение. Но, вместе
с тем, в том, что она насилует его как морально, так, наверняка, и
физически, наблюдается ее заинтересованность в нем. Да, чистой воды
гедонизм, пик наслаждения для нее, девушка вытягивает из него каждую
клетку, каждый кусочек нерва, но она дает и что-то взамен. Но что?
Конечно же, себя! Да, это и видно. Не просто так он был таким сонным,
ведь это она его засношала до изнеможения, до того, что хочется провалиться
в темную яму и больше не подниматься, заснуть и спать, как медведь
в берлоге. Ведь это его ждет купание ночью голышом, с последующими
прелестями под луной или без нее".
Поднявшись с травы, Алеша начал отрясать изрядно изгаженную одежду.
За то время, что он валялся, куртка и джинсы успели высохнуть вместе
с прилипшей к ним грязью, травой и семечками.
Покончив с одеждой, он подошел к велосипеду, который являл собой весьма
печальное зрелище: весь в дерме, как и его хозяин. Пришлось взвалить
своего железного пони на горб и тащить по полю. Шагать, правда, было
горазда легче, высохшая трава больше не приставала к ногам. Появившийся
силуэт грунтовки давал надежду на то, что поле рано или поздно кончится.
Когда Алексей попал на дорогу, то обнаружил, что она была совершенно
ровная. И дождь не только ее не испортил, а, наоборот, от него она
стала, как зеркало, рытвины и канавки полностью исчезли. Переложив
велосипед на другое плечо, он неспеша направился к своему дому…
IV
Анна лежала на его груди. Волосы ее разметались.
Правая рука была на Алешином животе. Она тихонько посапывала и вся
измотанная дремала. Алексей был измотан не меньше. Голова его, повернутая
в бок, застыла в неестественной позе. Нос был на половину утоплен
в подушке. Во всем теле ощущалась такая усталость, что он ничего не
чувствовал, только теплое дыхание Ани, которое убаюкивало; хотелось
спать, однако что-то мешало заснуть. Мозг находился в подвешенном
состоянии. Мысли текли сами собой, но ни одна не могла зацепиться
дольше, чем на пару секунд. Постепенно, правда, голова просветлела.
Когда-то он с Аней часами валялся в обнимку на кровати. Хотя в определенный
период их совместной жизни, они оба были долго лишены этого удовольствия.
Аня начала работать, а Алексей еще оставался студентом. Он всегда
думал, что будет спокойно к этому относится и ничего не изменится.
Однако Аня постоянно отсутствовала, она днями пропадала на работе.
Моталась по различным стройкам, наблюдая за ходом отделки, ездила
с клиентами по магазинам, подбирая плитку, обои, паркет и всякую другую
ерунду для будущего дома.
Алексею же ничего не оставалось, как ждать ее. Он учился, гулял с
друзьями, пил пиво, шатался по знакомым. Порой, доходя до того, что
забывал про Аню. И лишь наткнувшись на какой-нибудь предмет, связанный
с ней, вспоминал, что у него есть девушка.
Потом эти времена прошли. Они поженились. И Алеша мог теперь каждый
день видеть свою жену. Аня возвращалась обычно, когда он уже спал:
уставшая голодная и злая. Если настроение было совсем поганое, Аня
будила его, заставляя готовить себе еду. Иногда, правда, она подходила
к кровати и гладила ему волосы или поправляла одеяло и, разобравшись
со своими делами, старалась не разбудить, укладываясь рядом. Но это
случалось реже и Алеше приходилось вставать, чтобы встретить жену.
Как бы повернуться, не разбудив ее, хотя она,
скорее всего, не спит и все равно будем мычать, если я начну ворочаться…
Ну, вот, так и думал.
- Спи… не ворочайся.
- Я сплю.
- Если спишь, тогда не разговаривай.
- …не буду
- Спи!…
Однако сон и не думал приходить, к тому же, шея так затекла, что хотелось
встать и размять ее. Становилось все тяжелее сохранять прежнюю позу
и Алексей начал возиться.
- мммм..
- Извини, у меня шея затекла.
Аня подняла голову и уставилась на него. Ее глаза слегка блестели.
Было ясно, что она и не думала спать, а лежала и тоже думала о чем-то.
Но в отличие от Алеши, Аня смогла прийти в своих размышлениях к логическому
концу.
- Ты не спишь?
- Неа…
- А чего мне говорила, чтобы я спал?
- Так просто.
Не сводя с него глаз, она запустила руку под одеяло и начала скрести
ноготками по его ноге, продвигаясь все выше. Смотря на него, Аня продолжала
о чем-то думать. Взгляд был сосредоточенный и внимательный. Лишь изредка
ресницы хлопались друг об дружку.
- Слушай, я пойду в гостиную, посмотрю телевизор. Голова что-то дико
разболелась. Всё равно не засну!
Алексей вылез из кровати. Однако Аня продолжала внимательно наблюдать
за ним. Глаза поблёскивали и, казалось, что она даже не была удивлена.
- Ты спи. Я потом приду и тихонько лягу рядом.
- Ню, ню.
Зайдя в гостиную, он сел в кресло и, включив телевизор, уставился
в мерцающий экран.
